Плыл по Амуру белый туман. Окутал он черные воды, потонули в нем леса и горы. Слилось небо с землей, не видно ни луны, ни звезд.

Неспроста «богдыхановы глаза» так долго глядели на Албазин с другого берега Амура. Они тайно переплыли Амур и осенней ночью подожгли нивы албазинцев, угнали много скота. Немало казаков обнищало вконец. У Ярофея Сабурова покрылись виски снежной порошей.

Албазинская крепость притихла, спряталась в тумане. Стоял казак на дозорной башне. Спали албазинцы тревожно.

Не спал Ярофей Сабуров, не спала Степанида. Она поднялась с лежанки, волоча за рукав шубейку, подошла к оконцу:

Утреет, Ярофеюшка.

До утра долече, то туманы плывут по-над Амуром...

Степанида присела на лежанку. В горенке мрак, сырость, запах едучей смолы. Степанида вздохнула:

Жонка казака Сидорки Столбова худое сказывала, говорит: посадские мужики-де от ясашных тунгусов слыхали: идет рать маньчжуров на Албазин, рать та многая, пешая и конная.

Коль та рать придет, то не сломилась бы о рогатины - так смекаю!..

Рать многая, Ярофеюшка, сказывают, воиста!..

Сабуров махнул рукой и вышел во двор.

Занялась утренняя заря...

Просыпался Албазин. Скрипели ворота, суетился народ.

Тревожные вести, будто пчелы, жалили нещадно албазинцев. Суматошно начинался день.

Ждали албазинцы набегов маньчжуров.

Немного миновало дней, к Албазину прискакали два маньчжурских конника. Они звали Ярофея выйти из крепости на холм. Ярофей с малой охраной казаков из крепости вышел. Конники сказали:

За горой стоят три важных посланца великого богдыхана. Потребно им речи вести, и желают они видеть главного наместника крепости.

Сабуров, боясь лукавства и подвоха, на переговорные речи не поехал, послал пять казаков-доглядчиков под началом старшины Максима Юшкова. Казаки не вернулись.

Весть о приходе маньчжуров на Амур долетела до Нерчинского острога. Новый воевода, Алексей Морозов, боясь разгрома Албазинской крепости и похода маньчжуров на Нерчинск, послал в Китай для переговоров двух казаков. В Китае приняли их ласково и держали у себя недолго. Вернулись казаки в Нерчинск через три месяца. Головной начальник пограничной рати именем богдыхана требовал: немедля Албазинскую крепость снести, русским с Амура уйти.

Казаки говорили воеводе:

Собрана китайским богдыханом многая ратная сила, и посылает он ее, чтоб снести Албазинскую крепость и Нерчинский острог. Впереди той китайской рати идут воины Желтого знамени - то разбойные маньчжуры, за ними - черные монголы и даурцы.

Воевода писал в Москву царю:

«...Мне, холопу твоему, оборонять твои, великого государя, остроги малой силой невозможно. Промышленные люди и казаки Нерчинского острога самопалов добрых не имеют, а от прежнего воеводы в казне ружейной самопалы остались худые, ржавые, с бою негодные. А ружейных мастеров в остроге нет, окромя Куземки Федорова, да и тот дряхл и слеп и к тому ружейному ремеслу не пригоден».

Не дожидаясь ответной царской грамоты, воевода решил отвести удар маньчжуров, пошел на уступки и велел острожки, которые зимой были поставлены на реке Зее, сжечь, а казакам уйти к албазинцам. Богдыхан посчитал это малой данью, и зима прошла без войны.

По-прежнему Албазин стоял на Амуре крепко. Жили албазинцы вольно, Нерчинскому острогу не подчинялись и подарков повинных не посылали. Нерчинский воевода решил сам поехать в Албазин, чтоб непокорных казаков подвести под свою крепкую руку.

Приехал воевода. Собрал казачий круг, заговорил гордо, требовал от албазинцев покорности и выдачи соболиной казны сполна. Ярофея Сабурова воевода не повстречал: он уплыл на пяти дощаниках с албазинцами в малый ратный поход вниз по Амуру для проведывания земель и сбора ясака.

Албазинцы казны воеводе не дали, попрекали его обидами прежнего воеводы, жаловались на тяжести ратного житья. Тогда воевода вытащил из кармана шубы царскую милостивую грамоту, читал громогласно и внятно.

Албазинцы от радости клялись за Албазин биться посмерть и стоять твердой ногой на Амур-реке.

А когда воевода сказал, что привез албазинским казакам царское жалованье в пятьсот рублей серебром, казаки всполошились.

Отчего пятьсот?! Царь послал нам две тысячи!..

Отдай, воевода, наше жалованье сполна!

С Албазина тебя не выпустим!

Воевода от соболиной казны отказался, хотел из Албазина уехать, но казаки его не пускали.

Просидел воевода взаперти три дня.

У купцов албазинских занял пятьсот рублей, роздал их албазинцам, а вторую тысячу поклялся прислать с гонцами.

Воевода уехал сердитый и обиженный. Албазинцы соболиной казны ему не выдали, власти его сполна не признали. По пути воевода повстречал ясашных эвенков, говорил им:

В острог Албазин отныне не ходите и ясак им не давайте. Несите в Нерчинск. Казаки в Албазине живут воровские.

В походе с Ярофеем Сабуровым приключилась беда. На повороте реки дощаники Ярофея врезались в большой маньчжурский флот. Суда маньчжуров плотно окружили дощаники Ярофея, прибили их к крутому мысу и стали на якорях, загородив путь.

Скоро подплыла большая остроносая лодка; начальник в синем долгополом халате, с мечом на поясе. Толмач его кричал:

Какие вы есть люди? Зачем по чужой воде лодки гоняете? И кто с вами главный боярин?

Ярофей Сабуров схитрил:

Плывем для промысла. В вожаках имеем Гришку Лотошникова. Начальник-маньчжур не подозревал, что говорит с Ярофеем Сабуровым, о храбрости и суровости которого знал давно. Он звал русского вожака на переговоры. Ярофей, узнав в начальнике маньчжура, на эти званые речи не пошел, а послал старшину Гришку Лотошникова и пять казаков.

Прошли ночь и день, посланцы Сабурова не вернулись.

Снова подплыла остроносая лодка начальника-маньчжура, а в ней толмачи. Они наперебой кричали:

Люди ваши на пытках не устояли, тайны выдали.

Воры вы и грабители! На чужой земле бегаете хуже волков!

Толмачи показали дорогие подарки, похвалялись ими и подбивали казаков бросить Русь и идти на службу к богдыхану.

Подарки ваши скудны, - отвечали казаки.

Толмачи старательно показывали, разложив на борту лодки: сапоги, сукна, камки и многое другое. Толмачи говорили:

Получите вы, казаки, награды и почести большие.

Прельстились этими речами только три казака, остальные отказались. Маньчжуры сердились. Подплыли еще две большие лодки с воинами, они грозились, ругались и тут же для острастки потопили один сабуровский дощаник. Сидевшие на нем казаки едва спаслись.

Ночью Сабуров и сорок ближних его казаков тайно пали в воду, поплыли к берегу, вылезли на песчаный яр и разбежались по лесу. Маньчжуры бросились в погоню. Многих казаков в лесах поймали и перебили. Сабуров с большими мучениями с девятью казаками едва добрался до Албазина.

Сабуров понял: богдыхан ведет большую армию, и Албазину при его малолюдстве и при малом числе пушек не устоять. Клял Сабуров албазинцев за их грубости и обиды, которые они сделали новому нерчинскому воеводе.

Тут же Сабуров снарядил в Нерчинск скорого гонца, позвал албазинских грамотеев - попа Гаврилу да сына посадского купца Зыкова. Две ночи строчили грамотеи малый лист воеводе. Послушав написанное, Ярофей качал головой:

Писание ваше нескладно. Надобно, чтоб воевода уразумел твердо, какие угрозы пали на русские рубежи на Амуре, какая потребна скорая подмога.

Вновь скрипели перья.

Сабуров говорил, а сын посадского купца писал:

«...А богдыхан с Амура-реки удумал русских беспременно согнать. Крепость Албазин, что трудами нашими возведена, сжечь, нас же, казаков, порубить, потопить, повывести... Рать идет многая, и пешая, и конная, и корабельная. Ведут ее маньчжуры. Против такой рати при нашем малолюдстве без свинца и пороху не устоять. Побьют нас маньчжуры, с наших амурских рубежей сгонят.

Обиды, батюшка воевода, которые причинили тебе албазинские казаки в горячке и во хмелю, позабудь. Шли скорую ратную подмогу, особливо снасть огневую: пушки, самопалы, порох да свинец...»

Ночью гонец ускакал в Нерчинск.

Богдыхановы советники готовили скорый поход на Амур.

В начале лета прибыл в Албазин из Китая Гришка Лотошников с казаками. Маньчжуры возили его в город Наун, отпустили, вручив богдыханов лист. Богдыхан грозил снести Албазин и Нерчинск, требовал Албазин сдать без крови, получить у него милость и жалованье.

Албазинцы горячились, слушая грамоту богдыхана:

Писание то обманное! Мы ему не верим! Волен один бог да Русь великая. Ей послужим!

Албазинскую соболиную казну не бросим. Сколь пороху хватит, стоять будем!

Крепость наша кровная, ее не оставим посмерть!

Не прошло и месяца, возле посадских лугов нашли убитого стрелой албазинца. Стрелу осмотрели, была она маньчжурского изделия. Наутро подобрали еще трех сраженных албазинцев. Прибежали перепуганные эвенки, сказали Сабурову, что видели вражескую рать. Идут воины с пиками - то рать головная, именуемая «Первые сто пик непобедимых маньчжур». За ней движется множество воинов.

О походе маньчжуров и даурцев на Амур царь узнал поздно: из далеких сибирских острогов до Москвы скорым ходом шли гонцы полгода и больше. До Тобольска они добирались с большими мучениями. Часто в пути подстерегали их напасти: обижали немирные кочевники, нападал лютый зверь и жизни лишались, заблудившись в таежных дебрях.

По сибирским крепостям и острогам собирали воеводы войско, чтобы направить его на подмогу Албазину и тем отстоять русские рубежи на востоке.

Собирали неторопливо. Многие прослышали о вольности албазинцев, обида нерчинского воеводы была тому причиной.

Сабуровские лазутчики ежедневно приносили вести одна другой страшнее. Лазутчик Стрешнев пробился по болотам и камышам к самому стану головной рати - «Сто пик непобедимых маньчжур». Вернулся и говорил Сабурову:

Рать идет на Албазин премногая. Словно саранча облепила берег Амура. Конники едут скопом, пешие идут косяками по сто воинов, корабли малые плывут по девять в ряд, большие гусем, один за другим.

Сабуров спрашивал:

Видел пушки? Велики, малы?

Пушки на корабли поставлены, и все велики, малых не видел.

Многи ли запасы везут или едут налегке?

Запасы велики. Окромя воинов, едут китайские работные люди: мосты возводят, корабли тянут, многие на плечах несут ношу. Маньчжуры-доглядчики подгоняют их палками да пиками.

У Сабурова в Албазине воинов, в бою славных, осталось две сотни, посадских же, пашенных крестьян и иного приблудного люда - четыре сотни. Пороху, свинцу, топоров, пил так мало, что каждому воину не хватало.

Знойное стояло лето.

В полдень, оглядывая зорко окрестности, сторожевой казак увидел первых маньчжурских конников. Десять конников в синих халатах, с пиками и луками выехали на холм. Один из них долго глядел на Албазин в длинную трубу. Не успел дозорный казак ударить тревогу, вражеские конники, повернув лошадей, ускакали обратно.

С востока посерело небо. Тайгу окутала желтая туча пыли, ветер нес пыль к Амуру. Желтая муть густела, приближалась; пахнуло горьким дымом, конским потом, послышался топот, гул, лязг. Прикладывая ладонь к глазам, вглядывался Сабуров в пыльную муть. Близко послышался топот. Маньчжурские конники взлетели на гору. Ровный частокол пик, словно острый камыш, вырос на горе, ветер колыхал желтое знамя, лошади били копытами по рыхлому песку.

На Амуре из-за острова показались малые лодки, за ними - большие ратные корабли. Сабуров спустился с шатровой башни, поднял казаков, наказал строго нести караулы, забить наглухо ворота. Отобрал шесть казаков, через подлазы послал на крепостные стены, чтоб бежали к посадским избам, овины с соломой казаков Зазнамовых подожгли, избы, церковь, кабак и иные строения облили б смолой и тоже подожгли.

Загудел албазинский колокол. Пламя рванулось к небу, бурый дым затмил окрестности. Амур побагровел, красные всплески полыхали над водной гладью, метались от берега к берегу. Катилась по траве огненная волна, катилась к лесу, оставив за собой серый пепел да черные угли... Избы корчились в огне, трещали, церковь уподобилась огромной горящей свече, пламя и дым взвивались в поднебесье. И когда церковь рухнула, взлетела туча искр и пала на Амур. Албазинцы крестились.

Головная рать маньчжуров подойти в тот день к крепости не могла. Им казалось: албазинцы подожгли и посадские строения и крепость.

Ночь светлела. На заре Сабуров сходил к пушкарям, самопальщикам, тайным доглядчикам. Просунув голову в черную щель подлаза, кричал:

Пушкари!

Что тебе?

Бейте по скопищу! Зазря порох не травите!

Пушкари храбрились:

Эй, Ярофей, вдарим, аж небеса с овчинку ворогам померещатся!..

Сабуров взбирался на шатровые башни:

Самопальщики! Зазря огнем не балуйтесь! Бейте, чтоб насмерть!

Ему отвечали:

Потрафим, Ярофей! Гостей не обидим!..

У восточных подлазов в глубоких ямах варили смольщики осадную смолу; тут же жонки скручивали из соломы тугие пучки, их смолили и складывали в кучу, чтоб в осаде могли казаки, запалив, бросать те пучки, отбиваясь от врага огнем.

Ярофей смеялся:

Жонки, какие дорые подарки сготовили!

То, Ярофей, гостинцы малые, чтоб не сетовали на жонок! - отвечала Степанида.

День прошел. Богдыхановы войска разбились лагерем, воины осматривались. Когда рассеялся дым, немало удивились, увидев крепость. Крепость стояла серым утесом: огромная, грозная, глухая... Сабуров ночью успел снарядить и вновь послать в Нерчинск гонцов, чтоб рассказали о беде и просили подмогу.

Солнце бросило первый легкий луч, мелькнуло розовыми пятнами на башнях крепостной стены. Дозорный казак дал знак: к крепостным воротам через вал шел русский казак. Ярофей признал в нем албазинца. Маньчжуры взяли в плен его еще прошлым летом. Казака впустили в крепость через потайной лаз. Казак желтолицый, измученный, молча вынул из-за пазухи узкую трубку и подал ее Сабурову. Это был второй богдыханов лист, лист грозный, писанный на трех языках: маньчжурском, китайском и русском. Китайский богдыхан, именуя Ярофея Сабурова Яло-фэем и албазинским наместником, повелевал кровь не проливать, Амур-реку очистить тихо и никогда на те рубежи ногой не ступать. Обещал богдыхан и почести, и награды, и милости... »Если же Яло-фэй, - писалось в листе, - станет поперек воли и начнет бой, воины богдыхановы крепость сожгут, людей побьют и Яло-фэя утопят в Амуре».

Посланец рассказал о силах войска, собранного по велению богдыхана со многих мест. Ярофею Сабурову он говорил:

Идет рать воистая и на кораблях, и скорою ступью на конях, и пешим ходом. Намеревается богдыханов воевода, маньчжур злонравный, Албазин снести и тем выполнить волю властелина Китайского царства.

Ярофей Сабуров спросил:

А многая ли та рать корабельная, и пешая, и конная?

Плывут на ста кораблях, по пятьдесят воинов на корабль, да конников больше тысячи, да пеших несчетно много. Пушек долгомерных с ними восемь да малых десять. Окромя того, идет тысяча работных людей; они укрепления делают, рвы роют, корабли бечевой тянут.

Богдыханово войско в десять раз превышало силы албазинцев. Маньчжуры привезли пушки, сработанные иезуитами, с ядрами в пятнадцать и двадцать фунтов. Однако воины шли с луками, пиками и даже ножами, огневые пищали имели лишь маньчжурские, и то не все.

Небо очистилось, сияло молочной белизной. Палило солнце.

Маньчжурские корабли подплыли к Албазину, стали на якоря, воины вышли на берег, мылись и купались. К вечеру ударили из всех пушек враз. Наперебой корабельные пушки били пять дней. Во многих местах толстые бревна крепости и насыпи рухнули, были повреждены дозорная башня и амбар.

Сабуров с кучкой храбрых казаков метался по крепостным башням. Обрубали бревна, ставили подпоры, окапывали, настораживали. Сабуров, потный, почерневший от земли, горячился:

Храните, казаки, припасы огневые. Не иначе, к вечеру пойдет пехота приступом.

Грязные, окровавленные албазинцы отвечали с шатровых помостов, из бойниц и подлазов:

Оскудеваем, Ярофей, порохом! То как?

Жонки! - закричал Сабуров.

Из подземных камор, ям, лазов выбегали жонки. Сабуров махал жилистой рукой:

Надобно, жонки, собирать каменья! Крутить из соломы огневые снопы!.. Порох и свинец на исходе!

Всю ночь крепость готовилась к отбою осады.

Утром маньчжуры ударили из пушек, забросали албазинцев игольчатым дождем стрел. Казаки понесли потери. Наскоро вырыли могилу, павших схоронили по-христиански.

Начальник Желтого знамени, видя замешательство в крепости и малый отбой, приказал пустить из пищали камень, а с ним лист, писанный по-маньчжурски. Требовал крепость сдать без боя, похвалялся своей ратной силой и запасами, смеялся над Сабуровым, обзывая его куцым зайцем. Албазинцам, которые сдадутся на милость богдыхана, обещал подарки дорогие: платья атласные, кафтаны китайского шелка, сапоги узорчатые и многое иное. Когда поп Гаврила читал эту грамоту, казаки язвили:

Те подарки богдыхановы мы знаем!..

Позабыл богдыхан самые дорогие подарочки поименовать: петельку шелкову да топорик казнителя!

На те богдыхановы подарки да льстивые обещания не поддался ни один албазинец. Но среди людишек посадских сыскался лиходей, служака купца. Ночью, таясь, как воришка, через потайной лаз убежал со своей жонкой во вражеский стан.

Наутро Сабуров с шатровой башни кричал, чтобы слышали все албазинцы:

А беглецов, изменников, поймав, не убьем, а на огне пожжем, чтоб ту измену из них выжечь начисто!..

Начальник Желтого знамени, не дождав ответа от Сабурова, решил атаковать крепость. Воины его кинулись на приступ, но понесли потери и отошли. Вновь ударили пушки, взвились стрелы железные, огневые, травленные змеином ядом. Албазинские жонки с малолетками бегали по крепостной площади, хоронясь и пригибаясь, забрасывали песком ядовитые и огневые стрелы.

К вечеру бой утих.

Сабуров оглядел дали с дозорной башни: всюду богдыханова рать, не видно ей конца. Сокрушенно думал он: «Убывают запасы огневые. Воинов мало, потери столь велики. Пало много храбрых казаков, старых бывальцев, ратных товарищей».

Сабуров сошел с башни, скрылся в подлазе, сел на песок, голову зажал шершавыми ладонями. Сидел долго. Над ним - небо одето синевой, частые звезды перемигиваются, плывет лениво луна, желтым глазом оглядывая землю... Жгли маньчжурские ратники костры, ржали кони, людской гам эхом несся по Амуру.

В ту ночь и созрели у Сабурова хитрые и страшные помыслы. Решил он спасти людей от неминуемой погибели. Прикидывая так: «Были бы живы люди, а крепость воздвигнуть снова можно...»

Ночью албазинцы крепость подожгли и бежали через потайные подлазы и подкопы.

Взглянул Сабуров на крепость с горы. Стояла она одиноко, сиротливо, дымились подпаленные башни...

Жаль стало Сабурову строение, скрипнул зубами, гордо сказал:

Пусть казаки пораненные, хворые да жонки с младенцами тайгой идут через хребты на Нерчинск. Остальные ратные люди пусть сойдут в долину.

Набралось около трех сотен казаков и людей посадских. С ними ночью лесами, буреломами, болотами обошел Сабуров вражеский стан, чтоб кинуться на головную рать маньчжуров с обходной стороны и сбросить ее в Амур с крутого берега.

В тот поход Ярофей Степаниду не взял. Сколь жонка ни упрашивала, Ярофей отвечал:

Негоже жонкам идти в открытый кровный бой...

На том Степанида не успокоилась. Едва скрылся Ярофей с албазинцами, она собрала казачьих жонок в круг.

Жонки! Наши мужи, голов своих не жалея, идут в неравный бой, а мы, в трусости мышам подобны, бежим?

Какая от баб подмога? - перебила Степаниду старая жонка Силантьиха.

Подмога велика. Смекаю, жонки: хоронясь лесом, обойдем крепость, выйдем с горы, распустив знамя по ветру. От того вороги сполошатся и силу ратную на нас поведут.

Ой, Степанида, от того бабьего похода, окромя срамоты, иного не будет.

Побьют нас, захватят в плен...

Затея твоя, Степанида, негожа...

Она вновь горячо уговаривала:

Бою не бывать, тому порука лес, в лесу, жонки, схоронимся. Ярофей с казаками упрямцев сломит: ударит сбоку. Мы же сотворим лукавство и отвод глаз.

Жонки Степаниду охаяли. Но она не унималась, собрала в тот бабий поход двадцать пять жонок. Остальные не пошли.

Ночью налетела буря, полил проливной дождь. С гор ринулись мутные потоки, разлились речки, забили горные ручьи.

Жонки дошли до горы, где стояла крепость. Удивились: крепость темнела утесом. Огонь не спалил ее, охранил дождь. Оттого маньчжурские начальники и не поняли хитрости Сабурова, послали в крепость посланцев с угрозой: «Коль без боя не сдадитесь, быть вам огнем спаленными, саблями порубленными».

Посланцы вернулись, не войдя в крепость. Начальник Желтого знамени, зная, что запасы огневые в его войске заметно поубавились, приказал перестать бить из пушек.

Решил идти на крепость полной силой: пешей и конной.

Весь день богдыханова рать готовилась к осаде. Жонки вышли на гору, подняли знамена. Маньчжурские воины удивились, откуда взялись русские, и пошли на приступ той горы.

Стемнело, почернели леса, притих Амур. В это время ударил Сабуров; внезапный налет переполошил войска маньчжурского стана. Им почудилось: напала несметная сила русских с двух сторон. В том ночном бою маньчжуров и даурцев немало полегло, немало утонуло их и в черных водах Амура. Пало много и лихих албазинцев. Бегством спаслась с Сабуровым малая кучка: шестьдесят казаков да девять жонок. После того боя Ярофей Сабуров окривел; выбил ему даурский лучник левый глаз. Повязав кровавое дупло тряпицей, Ярофей сердито говорил казакам:

Божьей милостью руки целы. Глаз же мой богдыхану пожива малая... Я его подлое воинство и единым глазом вижу...

Гору же, где Степанида с храбрыми жонками обманула маньчжурских военных начальников и отвела рать, назвали казаки Степанидиной заставой.

И это имя горы сохранилось навсегда.

Крепость Албазин богдыханово войско снесло начисто и отступило. Албазинцы, дойдя до реки Шилки, повстречали русскую рать в триста пятьдесят самопалов, с пушками и огневыми запасами. Шла рать под началом Афанасия Байдонова из Нерчинска на подмогу албазинцам. Опоздала та подмога на один день.

Афанасий Байдонов упрекал Сабурова: крепость он бросил напрасно. Идет к Албазину еще рать русская в пятьсот самопалов, с пушками долгомерными, богата и свинцом и порохом. И решили казаки вернуться, из Албазина непрошенных гостей выгнать и на рубежах снова закрепиться.

Афанасий Байдонов послал доглядчиков, чтоб узнали все о неприятеле и его замыслах. Доглядчики вернулись, не отыскав даже следа неприятеля. О крепости доглядчики говорили:

А крепости той на свете не стало... Лежат уголья черные да пепел.

Вернулись к Албазину русские и вправду нашли не крепость, а развалины торчащие, дым да угли. Маньчжуры сожгли крепость. Запасы еды, что спрятали албазинцы и потаенных ямах, отыскали и разграбили. Остался лишь хлеб на дальних полях: неприятель эти нивы сжечь не успел.

Поставив караул и дозоры, Афанасий Байдонов послал половину людей, чтобы старательно сбирали с полей хлеб, а другая начала воздвигать новый Албазин. Афанасий Байдонов - прославленный русский мастер по строению крепостей. Новый Албазин он начал строить искусно, чтоб неприступен был ни с поля, ни с Амура.

К поздней осени на албазинском пепелище выросла новая могучая крепость. А внутри нее - ратные и хозяйские клети, подлазы, ямы и иные необходимые строения и военные хитрости.

Санной дорогой прибыл в Албазин нерчинский воевода Алексей Морозов, читал вторую грамоту царскую о милостях и наградах албазинцам. Стыдил воевода албазинцев за прошлые грехи, но жалованье выдал сполна. Сабуров то царское жалованье не взял, сказал казакам, чтобы они воеводе сказали: «Было у Ярофея два глаза, остался один; было два властителя: господь на небе да царь на земле, остался же один бог...»

Воевода речи Ярофея посчитал за бунтарские, однако расправиться с ним боялся. Казаки сабуровские ходили насупившись, жаловались на тяжелое житье.

Им казалось, что и теперь воевода жалованье выдал не все, много утаил. Старый албазинец Соболиный Дядька стучал о землю костылем, подстрекал казаков острым словом:

Казаки, жалованье царское столь мало оттого, что воевода нерчинским казакам отдал серебро, албазинцам дарованное.

Прослышав о тех речах, воевода ускакал, наказав Афанасию Байдонову поставить Ярофея Сабурова под строгий присмотр, о подлых же своевольствах албазинцев доносить тайной грамотой.

Только наказ воеводы остался пустой.

Полюбился Афанасию Байдонову Ярофей. Увидел он в храбром казацком атамане и ум зрелый и воинскую смекалку. Афанасий Байдонов говорил казакам:

Ярофей в ратном деле бывалый, атаман смелый. Руси муж достойный... И Ярофею пришелся по сердцу Афанасий Байдонов - мудрый управитель,

большой мастер в крепостном строении, воин смелый и твердый. С той поры повелось в вольном Албазине так: управителями крепости стали Афанасий Байдонов и Ярофей Сабуров.

Скоро вокруг нового Албазина вырос посадский выселок. Ставили заново посадские люди - пашенные крестьяне, лесные промышленники-звероловы и иной пришлый люд - избы вдоль горы, нареченной «Степанидина застава».

Снова по Амуру-реке летели птицей вести о возвращении русских, о крепости их неприступной, о силе, которую не переломит никакая сила.

October 5th, 2017

«Путник, весть донеси нашим гражданам в Лакодемоне, что, Спарты исполнив завет, здесь мы костьми полегли». Эти гордые слова высечены на огромном камне, поставленном на холме у входа в Фермопильское ущелье в Греции. Здесь в сентябре 480 года до н. э. произошла знаменитая битва трехсот спартанцев под командованием царя Леонида с персидской армией Ксеркса. Герои погибли все до единого, но обеспечили столь необходимое время для соединения отрядов греческих городов-полисов в единую армию.

У казаков на Дальнем Востоке тоже есть свои Фермопилы. Это Албазинский острог, оборона которого в 1685 и 1686 годах навсегда останется одной из самых героических страниц в истории России. Так же как и спартанцы Леонида, казаки сумели ценой невероятных усилий и жертв удержать свой важнейший стратегический рубеж на Амуре. И, так же как и спартанцы, были преданы.

«По казацкой росписи, яко Кромы, воздвигнут...»

Как было уже упомянуто в статье « », сразу же после возвращения в Албазин атаман Алексей Толбузин со всей энергией принялся восстанавливать Албазинский острог. В основу нового сооружения был положен не старомосковский или сибирский опыт фортификации, основанный на использовании деревянных конструкций, а казацкий, донской. В официальной «сказке», отправленной в Москву, нерчинский воевода Иван Власов написал: «Албазинский острог сдеется добрым, понеже по казацкой росписи, яко Кромы, воздвигнут...» В устах воеводы-московита упоминание о том, что Албазин построен «яко Кромы» звучит как вердикт гарантированной неприступности новой крепости: в 1685 году служилые «государевы холопы» помнили, конечно, бесславную для московской рати осаду крепостицы Кромы в Смутное время, которую полгода успешно оборонял донской атаман Андрей Корела.

Казацкие крепостицы отличались не высотой стен, а широким использованием для целей фортификации земли — этой особенностью казацкая фортификация прямо копировала опыт древнеримских военных лагерей. Казаки рыли глубокие рвы, земля из которых высыпалась на широкие решетчатые срубы из крупных стволов деревьев, в итоге получался сравнительно невысокий вал с широкой верхней площадкой, по которому можно было передвигать даже небольшие пушки. Такая конструкция казацких крепостей обеспечивала возможность быстро перемещать наличные силы обороняющихся (коих у казаков никогда не было с избытком) на наиболее угрожаемые, чреватые прорывом направления штурма. Кроме того, в земле легко увязали ядра, а выброшенная взрывом фугаса земля практически не имела поражающего эффекта.

Новая Албазинская крепость стала, по-видимому, наиболее мощным фортификационным сооружением в верхнем течении Амура, даже Айгунь — главный китайский форпост в регионе — уступал Албазину. Впрочем, Албазин тоже имел свою «ахиллесову пяту» — недостаток артиллерии: в крепости находилось всего восемь старых медных пушек и три легких затинных пищали, каким-то образом «доживших» в Нерчинске со времен Ерофея Хабарова. В отчаянной суете подготовки к вторжению китайцев приволокли в Албазин и тяжелую мортиру, стрелявшую пудовыми ядрами. Это орудие, бросающее ядра по высокой параболе, было бы бесценно для штурмующих, однако совершенно бесполезно при обороне. К тому же при своем огромном калибре мортира буквально «съедала» дефицитный порох.

Казацкий немец

Главным оборонительным ресурсом Албазина были, бесспорно, люди. Простые люди — донские, тобольские и забайкальские казаки — совершенно сознательно и без всякого административного принуждения вернулись в Албазин вслед за своим мужественным и решительным атаманом Толбузиным. Сам «батько Лексий» не знал, казалось, устали. Возникало ощущение, что он появлялся одновременно всюду: на строящемся пирсе, на смотровой башне, в глубоких, специально вырытых в основании валов пороховых погребах, у артиллерийских расчетов.

Другой очень ценной фигурой грядущего стратегического сражения между Московией и Китаем был немец Афанасий Бейтон — блистательный военный гений Албазина. Будучи прусским офицером, Бейтон поступил на службу в русскую армию в 1654 году и сразу же принял участие в начавшейся русско-польской войне 1654—1667 годов. Еще до ее окончания его перевели на службу в Томск, где в числе других офицеров из числа иностранцев он обучал великорусских рейтаров для формирующихся полков «нового строя».

В Томске в 1665 году Бейтон женился на казачке и, как всякий немец долгое время живущий в России, совершенно искренне обрусел. Он поверстался в казаки, принял православие и за заслуги был переведен на повышение в Москву в «дети боярские». Однако, в затхлых полувизантийских чертогах тогдашней Москвы «казацкому немцу» Афанасию показалось невероятно тоскливо, и он подал челобитную о переводе в Енисейск — случай беспрецедентный для собственно великорусского дворянства.

В Сибири Бейтону пришлось участвовать во множестве казацких рейдов против джунгар и енисейских киргизов, причем во всех походах немец проявил себя как превосходный командир и отличный товарищ. Небольшого роста, со свислыми на запорожский манер усами, в синем казацком чекмене и мохнатой папахе немец Бейтон практически не отличался на вид от окружавших его казаков. Это отличие было видно и слышно только в бою: вместо казацкой шашки, немец предпочитал тяжелый прусский палаш, а вместо волчьего воя, привычного для атакующих казаков, яростно кричал «Mein Gott!» Между воеводой Толбузиным и Бейтоном установились дружеские отношения. У обоих основным мотивом деятельности были не личные амбиции или обогащение, а военный успех в борьбе с Китаем.

Казаки и китайцы: борьба воли

Возрождение Албазина произошло столь быстро, что в штабе Айгуньской группировки китайской армии вначале не хотели верить свидетельствам лазутчиков. Потом пришло раздражение: казаков обвинили в вероломстве. Раздражение китайских военачальников было тем сильнее, что императору Канси уже доложили о полной победе над «ми-хоу» [дословный перевод с китайского: «люди с лицами, похожими на обезьяньи». — Н. Л.].

Ненависть китайцев к казакам Албазина возрастала еще и от того, что в отличие от прошлых лет, казаки под командованием Бейтона явно пытались перехватить военную инициативу. 2 октября 1685 года на дальних подступах к Албазину (на так называемом Левкаевом лугу, в районе современного Благовещенска) казацкая сотня перебила китайский пограничный дозор из 27 человек. В ответ 14 октября маньчжурская конница Канси атаковала и сожгла Покровскую слободу, частью перебив, а частью пленив русских крестьян-переселенцев. Казаки Бейтона бросились в погоню, но маньчжуры успели уйти на правый берег Амура, перейти который казакам помешал начавшийся ледоход. Однако уже в начале ноября, по первому льду, Бейтон перешел Амур и уничтожил на месте сожженного маньчжурами села Монастырщина китайский разъезд. В начале декабря казаки успешно атаковали на китайском берегу Амура маньчжурское село Эсули, сожгли его, и, взяв пленных, благополучно ушли в Албазин.

В ответ китайцы совершили дерзкий рейд прямо в сердце Албазина: всего в 10 верстах от крепости они полностью сожгли русское село Большая заимка. Эта дерзость воспламенила казаков, и они решили ответить так, чтобы навсегда отбить у китайцев желание «делать поиски» на Албазин. Удар было решено нанести прямо в центр стратегического развертывания Айгуньской группировки войск Канси по военному лагерю Хума, который служил основной базой для рейдов китайских войск вверх по Амуру.

Ранним утром 24 февраля регулярный маньчжурский разъезд вышел за стены Хумы на построение. Не успели маньчжуры сесть на коней, как со склона ближайшей сопки раздался согласованный прицельный залп: восемь кавалеристов были убиты на месте. Вслед за этим из боковой лощины, примыкающей к крепости, с яростным волчьим воем к Хуме ринулся казацкий «спецназ»: пешие, специально отобранные пластуны, вооруженные кинжалами и пистолетами. Маньчжуры попытались уйти в ворота крепости, но не тут-то было: напуганные волчьим воем лошади обрывали уздечки, рвались на волю, топтали упавших всадников. Не прошло и нескольких минут, а ворота Хумы уже были широко распахнуты захватившими их пластунами. Маньчжурский гарнизон внутри крепости попытался отбить ворота, но было поздно — в них на заиндевелых конях влетели две сотни казаков Бейтона. Пошла рубка. Ее итогом стали сорок маньчжурских трупов, десяток пленных и дотла сожженная Хума. Бейтон потерял семь человек.

Новая битва за Албазин

Сожжение Хумы потрясло кабинет императора Канси: стало ясно, что без новой масштабной военной экспедиции против Албазина не обойтись. Опытный стратег Канси решил не торопиться, но затем решить проблему раз и навсегда: казаков нужно было выбить не только с Амура, но и вообще из Забайкалья. Тайная канцелярия императора, получив это указание, вскоре подготовила детально разработанный военно-стратегический доклад: своего рода китайский план «Барбаросса».

Согласно этому плану, китайская армия должна была всеми силами ударить по Албазину. Одновременно союзные Китаю монголы должны были, действуя по восточной оконечности Байкала, перерезать все русские коммуникации, ведущие к Нерчинску — главной военной базе московитов в Забайкалье. Затем концентрическими ударами китайцев с востока, а монголов с запада, Нерчинск должен быть захвачен и уничтожен вместе с окрестным русским населением. Стратегическим итогом кампании должна была стать полная зачистка Забайкалья от русских — объединенная монголо-китайская армия, по планам Канси, выходила к Байкалу, где должен быть построен мощный военный форт.

Лантань, главнокомандующий экспедиционным корпусом, поступив в личное подчинение императору Канси, начал военные действия 11 июня 1686 года. Силы китайской армии были немалыми: 3000 отборных маньчжурских кавалеристов и 4500 китайских пехотинцев при 40 орудиях и 150 военных и грузовых судах.

Девятого июля 1686 года армия Китая подошла к Албазину. Казаки уже ждали ее: все русское население окрестных деревень было вовремя укрыто за стенами, а уже колосящиеся поля — сожжены.

Медленно рассредоточиваясь, армия Лантаня постепенно окружила крепость. К новому, отлично срубленному пирсу подошли китайские суда. Лантань, удовлетворенно обозревая с коня свою военную армаду, не подозревал сопротивления. Как же впоследствии он пожалел о своей беспечности!

Ворота Албазина неожиданно распахнулись, и из них, вниз по крутому склону амурского берега, ринулось пять сотен вооруженных до зубов «казацьких людей». Их удар был страшен: китайские пехотинцы, не успевшие перестроиться с походного порядка на осадный, были смяты, началась паника. Залитые с головы до ног чужой и своей кровью, без устали разя кинжалами обезумевшего врага, казаки упорно прорывались к берегу — туда, где были пришвартованы китайские суда с оружием и провиантом. Еще один натиск, и они ворвались на пирс — ближние китайские корабли запылали — как раз именно те, на которых находилось продовольствие для китайской армии. Казалось, разгром армии Лантаня был близок: только один удар трех-четырех сотен казаков во фланг фактически опрокинутой китайской армии мог решить все дело. Увы, но даже одной резервной сотни — привет царедворцам Московии — у воеводы Толбузина не было: десятилетия бездарной переселенческой политики еще раз в полной мере продемонстрировали свои плоды.

Флангового удара казаков не могло произойти, зато его сумели нанести маньчжурские кавалеристы, вовремя подошедшие к месту битвы. К чести казацкого немца Бейтона, он ждал этот удар: быстро перестроенная фланговая сотня ударила встречь маньчжурам и обеспечила полный порядок отхода казаков в крепость.

Лантань был страшно раздосадован произошедшим, более того, перед ним сразу во весь рост встала проблема продовольственного обеспечения армии. В ярости полководец Канси приказал казнить командиров тех китайских формирований, которые обратились в бегство. Впрочем, в дальнейшем практику «карающего меча» пришлось оставить: 13 июля Бейтон повторил вылазку из Албазина практически с тем же результатом: китайцы снова побежали, маньчжуры фланговым ударом опять сумели остановить наступающих казаков. Лантаню стала полностью ясна главная слабость Албазина: отсутствие необходимого числа защитников. Поняв это, полководец Канси перешел к методичной осаде крепости.

Испытание бледной смертью

Первоначально китайский полководец приказал перейти к массированной бомбардировке крепости из всех стволов «ломовой артиллерии». Стрельбы было много, но крепость, построенная по казацкой технологии, все обстрелы выдержала. Правда, через два месяца методичных обстрелов гарнизон Албазина понес действительно тяжелую утрату: 13 сентября китайское ядро оторвало ногу выше колена воеводе Алексею Толбузину. От болевого шока и большой кровопотери тобольский атаман скончался через четыре дня. «Казацкий немец» Бейтон очень горевал о потере товарища. Позже он искренне напишет в своем рапорте: «Пили мы с покойным одну кровавую чашу, с Алексеем Ларионовичем, и он выбрал себе радость небесную, а нас оставил в печали».

Вдоволь попалив по Албазину, Лантань в 20-х числах сентября 1686 года решил склонить гарнизон к сдаче. Командованию крепости с отпущенным русским пленным Федоровым было передано письмо: «Вы большие силы не сердите, скорее сдайтесь... А коли так не будет, отнюдь добром не разойдемся». Бейтон ответил твердым отказом и с издевкою отпустил за стены крепости трех пленных маньчжур: мол, за одного русского трех ваших «богдойцев» отдаю.

Лантань понял намек и немедленно бросил войска на штурм Албазина. Штурм шел непрерывно всеми силами китайской армии пять суток (!) и не дал атакующим никаких результатов. Потом, до начала октября, полководец Канси еще дважды поднимал свои войска на штурм казацких Фермопил — и снова безрезультатно. Более того, в ответ на штурмы казаки перешли к вылазкам. В результате наиболее результативной из них, пятой по счету, были взорваны артиллерийские склады и вновь сгорело доставленное с низовьев Амура продовольственное зерно.

В результате к середине октября положение экспедиционной армии Лантаня очень осложнилось. Только безвозвратные потери в живой силе составили более 1500 человек, на исходе были боеприпасы, продовольственный паек на одного солдата был уменьшен в четыре раза. Сопротивление казаков в Албазине было столь ошеломляюще эффективно, что личная канцелярия императора Канси вынуждена была выпустить специальный циркуляр для иностранных послов с объяснением неудач на Амуре. «Объяснение» было составлено, разумеется, с учетом китайского менталитета: «Русские, находящиеся в Албазине, стоят насмерть, поскольку выбора у них нет. Все они — осужденные на казнь преступники, которые не имеют возможности вернуться на родину».

В начале ноября 1686 года Лантань отдал приказ о прекращении всех активных операций против Албазина и о начале «глухой» осады. Китайский полководец не принял бы, возможно, это опрометчивое решение, если бы знал, что из 826 защитников крепости в живых осталось только 150 человек, а вся центральная площадь крепости превращена в кладбище. В Албазине свирепствовала цинга — все основные потери казаки понесли не от пуль китайцев, а от «бледной смерти» и связанных с ней болезней. Сам Бейтон из-за опухших изъязвленных ног с трудом мог передвигаться на костылях.

Впрочем, в китайском военном лагере положение было немногим лучше. Уже в декабре, как результат казацких вылазок, у Лантаня практически закончилось продовольствие — китайская армия стала походить на толпу отощавших, с трудом способных держать оружие людей. Отступить от Албазина Лантань также не мог: суда китайской флотилии вмерзли в Амур, а маньчжурские лошади были либо съедены, либо пали от отсутствия фуража. При сильных морозах пеший марш предельно истощенных людей, протяженностью более 500 км, к сожженному казаками форту Эсули мог стать для всей китайской армии смертным приговором.

В сложившейся ситуации, будь у московитской администрации в Забайкалье хоть какие-то наличные военные силы, одного удара военного отряда в 200—300 человек было бы достаточно, чтобы покончить раз навсегда со всем китайским экспедиционным корпусом.

Военные итоги казацких Фермопил

Сведения о военном конфузе китайской экспедиционной армии в Приамурье стали, наконец, достоянием дипломатических кругов стран Азии и Европы. Империя Цин с целью сохранения политического престижа отказывалась отводить свои войска с Амура, хотя истощенных солдат экспедиционного корпуса накрыла эпидемия: за январь-февраль 1687 года китайцы только от болезней потеряли более тысячи солдат. Тем не менее, Лантань, не получив приказа к отступлению, сцепив зубы, продолжал «глухую» осаду Албазина. Впрочем, казацкую крепость в начале 1687 года защищали, наверное, уже не люди, а несломленный дух погибших здесь героев: в Албазине осталось только 66 защитников, из которых держать оружие могли только девятнадцать казаков.

Приказ о полном снятии осады Лантань получил лишь в начале мая 1687 года. Нестройная толпа человеческих теней, в которых с трудом можно было узнать яростных маньчжурских воинов, неспешно потянулась вниз по течению Амура. Далеко от Албазина это воинство отойти не могло: уже через десять верст китайцы разбили лагерь, в котором солдаты Канси приводили себя в порядок вплоть до конца августа. Только 30 августа жалкие остатки корпуса Лантаня отплыли на судах в сторону Айгуня. Нашествие закончилось крахом.

В итоге албазинских Фермопил влияние Империи Цин в бассейне Амура стало призрачным. Успех под Албазином был не единственным. Казаки Якутского воеводства жестко подавили восстание тунгусов, инспирированное китайскими эмиссарами. Преследуя тунгусов, казаки обнаружили в районе Тунгирского волока крупный китайский отряд и полностью его уничтожили. Казаки Нерчинска наголову разгромили мунгальских ханов — союзников Канси. Потеряв несколько тысяч всадников, мунгалы (монголы) безоговорочно вышли из войны, и теперь ни о каком концентрическом ударе на Нерчинск с двух сторон уже не могло быть и речи. В Енисейске для отправки на Амур было подготовлено четырехтысячное казацко-русское войско. Казалось, Московская Русь навсегда вошла во владение богатейшими землями по Амуру. Увы, это только казалось...

Тяжкие переговоры

20 июля 1689 года в Нерчинске начались русско-китайские переговоры о заключении мира. Со стороны московитов их вел Федор Головин — известный впоследствии деятель «гнезда Петрова». Головин был типичнейшим представителем московской элиты предпетровского времени — эпохи слома великорусской национальной идентичности в результате разрушительных реформ патриарха Никона. Острого ума, но беспринципный, чудовищно изворотливый, но волевой, с легкостью «шагая по головам» для личной карьеры Федор Головин мог бы с успехом реализовать свою дипломатическую миссию в Нерчинске, если бы над ним висел топор безусловной царской воли. Увы, этой воли в Нерчинске не чувствовали: в Москве разворачивался финальный акт борьбы царицы Софьи Алексеевны и юного Петра I за власть. Головин был предоставлен, по существу, сам себе и с явной пользой для себя распорядился этим положением.

С китайской стороны дипломатическую миссию возглавил командующий гвардией императора, князь Сонготу. В состав делегации вошел уже известный нам Лантань, а также два иезуита-переводчика: испанец Томас Перейра и француз Жан-Франсуа Жербильон.

Переговоры проходили непросто. Главным камнем преткновения был, разумеется, Албазин. Китайцы требовали безусловного уничтожения этих казацких Фермопил. Федор Головин был готов признать суверенитет Китая над низовьями Амура, но при условии сохранения границы между Русью и Китаем по Албазину. Инструкция, полученная Головиным в Посольском приказе Московии, четко требовала сохранения Албазина в качестве восточного военного форпоста Руси. Был момент, когда князь Сонготу попытался «перевернуть шахматную доску»: он начал угрожать немедленной войной, — благо цинские послы прибыли в Нерчинск в сопровождении войска в 15 тысяч человек и специального полка артиллерии. Головин, не удосужившийся заранее подтянуть к Нерчинску военные силы, мог опираться только на сводный корпус из русских стрельцов, казаков и тунгусов, общей численностью не более трех тысяч человек. Тем не менее, в этом случае Головин проявил решимость: он заявил Сонготу о своем согласии прервать переговоры и стал демонстративно укреплять стены Нерчинска.

Сонготу, увидев решимость русских к борьбе, вернулся к переговорам. Китайский князь поступить иначе просто не мог, ибо накануне получил четкую инструкцию самого императора, где Канси предписывал существенно умерить территориальные претензии к русским. «Если границей сделать Нерчинск, то русским посланцам, — писал Канси, — негде будет останавливаться, и это затруднит общение... Можно сделать границей Айгунь».

Китайский форт Айгунь располагался более чем на 500 км восточнее Албазина, а это значит, что китайцы были готовы не только смириться с существованием Албазина, но даже передать московитам огромную полосу земли к востоку от крепости.

Такая податливость Канси была, разумеется, не случайной. Албазин не был взят, стены крепости укреплялись. На монгольско-китайской границе стало очень неспокойно: вчерашние союзники явно готовились к войне с Китаем. Однако наиболее тревожным событием стало мощное вторжение джунгаров в западные провинции Цин. Верховный хан джунгаров Галдан настойчиво предлагал Московской Руси совместную военную интервенцию в Китай. Канси не испытывал иллюзий относительно того, знает ли Федор Головин об этих инициативах джунгарского хана. Головин, разумеется, об этом знал. Знал... — и сдал Албазин!

Преданы и забыты

Как это произошло, до сих пор не понятно ни одному историку в мире. Как можно было согласиться на тотальное уничтожение не занятой противником крепости, при этом безвозмездно передав ему свыше 1 млн квадратных километров? С росписью Федора Головина на Нерчинском договоре Московская Русь теряла практически весь бассейн Амура, завоеванный казаками, вплоть до тихоокеанского побережья. Были утрачены стратегически важные высоты Большого и Малого Хингана. А с утратой плодородных земель среднеамурских равнин Русь автоматически теряла зерновую (то есть продовольственную) самодостаточность Забайкалья и Восточной Сибири. Теперь каждый килограмм зерна нужно было возить в Нерчинск или Якутск не с расстояния 700—800 км, а с Урала и Западной Сибири, то есть на расстояние 3,5—4 тысячи километров!

Когда Федор Головин вернулся в Москву, он не пытался объяснить царю Петру I, как можно было в исключительно благоприятных внешнеполитических условиях потерять за столом переговоров то, что было надежно защищено казацкой стойкостью в кровавой борьбе. Полную ликвидацию крупной золотой казны, которая была выдана ему в Посольском приказе на нужды подкупа иностранных послов, а также «иньших воровских и прелестных людей», Головин объяснил необходимостью... подкупа переводчиков-иезуитов. Только благодаря этой щедрой мзде, проклятые католики согласились-де помочь московиту уломать, наконец, упертых, абсолютно несгибаемых «богдойцев».

Знаменитая русская пословица о том, что если не пойман — значит не вор, родилась, бесспорно, в мрачных коридорах приказов Московии. Федор Головин не был пойман за руку. Первым из великих русских бояр срезав бороду и закурив вонючую трубку, он сделал блистательную карьеру при Петре I. Кому была занесена взятка за сдачу и уничтожение Албазина — Головину или все же иезуитам миссии Сонготу — навсегда останется тайной. Однако за гранью времени не может остаться здравый смысл: зачем платить-то было, когда по инструкции императора Канси миссия Сонготу должна была передать во владения Руси не только Албазин, но практически весь средний Амур?!

Существует старая казацкая легенда о том, как есаул Бейтон прощался с Албазином. Получив чудовищный приказ Федора Головина, в котором предписывалось «...город Албазин разорить, и вал раскопать без остатку, а служилых людей с женами и с детьми и со всеми животы вывесть в Нерчинск», Бейтон собрал казаков на берегу Амура. Он долго убеждал их, что уходить надо, что реальных сил из Московии за все время после осады так и не пришло, что китайцы все равно вернутся и снова будет рубка, будет кровь. Казаки упрямо спорили, отказывались уходить. Тогда Бейтон в ярости выхватил из ножен свой тяжелый палаш и со словами: «Не бывать нам в Албазине — как этому палашу не всплывать!» — швырнул оружие в Амур. И тут, о диво! Палаш, поддержанный мощным водоворотом, вдруг всплыл рукояткою вверх — как будто в виде креста — и, сверкая золоченой полосой на солнце, медленно, очень медленно ушел ко дну...

После ухода казаков из Албазина русские люди смогли вновь выйти на высокие берега Амура только через двести лет — во второй половине XIX века.

В Фермопильском ущелье уже через 60 лет после гибели трехсот спартанцев был поставлен суровый, прекрасный в своей мужественной простоте памятник. В маленьком селе Албазино Амурской области, таком же медленно угасающем, как и тысячи других сел России, памятника павшим казакам до сих пор нет.

Албазин (Русско-китайский пограничный конфликт, 1683-1689). Оборона русскими Албазина в 1685-1687 гг. Этот городок на Амуре был основан в 1651 г. казаками во главе с Е.П. Хабаровым. В 1683 г. правители Китая, стремясь вытеснить русских из Амурского региона, начали против них военные действия в районе рек Зеи и Сунгари. В 1685 г. двухтысячный китайский отряд подступил к Албазину, гарнизон которого во главе с воеводой А. Толбузиным после недолгого сопротивления сдался на условии свободного выхода. Китайцы разрушили этот оплот российского присутствия на Амуре, а затем покинули данный район. Тогда Толбузин по приказу нерчинского воеводы Власова вернулся со своими людьми на место разрушенного острога и заложил на его месте новый.

К лету 1686 г. Албазин был отстроен, а в июле того же года к крепости подошло 5-тысячное китайское войско с 40 пушками. Число защитников крепости не превышало 1 тыс. чел. На сей раз русские защищались стойко и отбили все приступы. Во время одного из них воевода Толбузин был смертельно ранен ядром. Однако гибель командующего не внесла смятения в ряды защитников крепости, и они продолжили оборону. Тем временем в Пекин пришло известие о скором приезде в Нерчинск русской миссии во главе с окольничим Ф.А. Головиным. Узнав об этом, китайский император Канси велел прекратить активные боевые действия под Албазином. Сама же осада крепости продолжалась, и албазинский гарнизон мужественно выдержал суровое зимнее сидение.

Весной 1687 г. китайцы, опасаясь подхода Ф.А. Головина с войском, сняли осаду Албазина, а в августе окончательно покинули данный район. Сражение за Албазин стало кульминацией русско-китайского пограничного конфликта (1683-1689). По условиям Нерчинского договора (1689) миссия Головина, окруженная китайской армией в Нерчинске, уступила Китаю Албазин и часть земель севернее Амура.

Использованы материалы кн.: Николай Шефов. Битвы России. Военно-историческая библиотека. М., 2002.

АЛБАЗИН - рус. крепость на р. Амур. В 1648 Е. Хабаров с сотней казаков спустился вниз по Амуру, покорил 5 городов в Даурии, собрал ясак, наменял у туземцев разного товара и вернулся в Якутск. В 1650, снова собрав удальцов, он отправился в Даурию, взял город А., а в 1651 утвердился в Комарском остроге, ниже по течению Амура. По его следам двинулись и др. охочие люди, и по сред. течению реки образовался целый ряд рус. острожков. Покорение Амура привело к столкновениям с китайцами, т. к. цинский имп. Канси считал эти земли своими. Его подданные, чтобы заставить русских уйти, приказывали местным жителям покинуть берега Амура, полагая, что русские, оставшись без средств существования, сами уйдут отсюда. Однако русские долго ещё держались на Амуре. Кит. войска нападали на них, разоряя остроги, но они возникали снова и снова, а чуть позже рядом с острогами начали появляться и пашни. Обитавшие на Амуре племена - натки и гиляки - платили ясак уже рус. царю, но, науськиваемые китайцами, отказывались платить дань и начали воевать с казаками. К 1685 на Амуре целой и невредимой оставалась лишь крепость А., гарнизоном которой командовал цар. воевода А. Л. Толбузин. Цинское пр-во потребовало от него освободить А., но воевода отказался выполнять ультиматум. Гарнизон острога тогда насчитывал 450 чел., вооружённых 3 пушками и 4 ядрами. Устоять против цинск. войск, прибывших на сотне судов, на каждом из которых находилось по 30-50 пехотинцев, и тысячи конных воинов, подошедших сухим путем, албазинцы не могли. Они вынуждены были покинуть город и отправиться в Нерчинск «босые, раздетые и голодные, питаяся травою и кореньем». Маньчжуры сравняли А. с землёй. Но через год Толбузин вернулся и поставил новый А. В июле 1686 крепость опять подверглась нападению, но её 10-мес. осада (по май 1687) не принесла китайцам успеха. Правда, Толбузин был убит. Его место занял казачий полк. Бейтон, собиравшийся до конца отстаивать последний форпост русских в Даурии, но китайцы неожиданно прекратили военные действия. Оказалось, что к императору ехал «великий » посол царей Ивана и Петра Алексеевичей окольничий Ф. А. Головин, к-рого сопровождала огромная свита - ок. 2 тыс. чел., причём большая часть её составляли ратные люди. Император также прислал в Нерчинск своё посольство, в котором было ещё больше народу - ок. 15 тыс. чел., тоже в основном военные. Весьма важная роль в нём была отведена 2 персонам - переодетым в кит. одежду иезуитам - испанцу Перейре и французу Жербильону. Наконец, 9 авг. 1689 в живописной местности под Нерчинском в шатрах начались переговоры. Кстати, разбивал эти шатры бывший укр. гетман (а ныне ссыльный сын боярский) Д. Многогрешный. Переговоры велись на лат. яз. через иезуитов. Головин старался всеми силами выторговать у китайцев как можно больше «землицы», но китайцы начали возмущать против русских окрестное население (бурят и онкотов), открыто демонстрировали мощь своего военного отряда, даже осадили Нерчинск и грозили новой войной. Это вынудило моск. посла пойти на уступки. Русским пришлось тогда оставить Амур по всему течению. Границей были определены р. Горбица, впадающая в р. Шилка, р. Аргун oт истока до устья и Яблоновый хребет до Охотского моря. Бейтон, ожидавший результатов переговоров в А., по приказу Головина, разорил крепость и увёл весь гарнизон и рус. поселенцев в Нерчинск.

Грозно возвышавшийся над Амуром Албазинский острог стал предметом ненависти китайского богдыхана и его воевод, уже тогда мечтавших распространить свои владения на всю русскую Сибирь.

Грозно возвышавшийся над Амуром Албазинский острог стал предметом ненависти китайского богдыхана и его воевод, уже тогда мечтавших распространить свои владения на всю русскую Сибирь. В канун праздника Благовещения, 24 марта 1652 года, произошло на Амуре первое военное столкновение русских с китайцами. Молитвами Пресвятой Богородицы язычники были разбиты и отброшены в свои пределы. Эта победа явилась для русских благим предзнаменованием. Но борьба только начиналась. Еще многим сынам Святой Руси предстояло испить смертную чашу в битве за Амур - за торжество Православия на Дальнем Востоке.

В июне 1658 года албазинский отряд, 270 казаков во главе с Онуфрием Степановым, попал в засаду и в геройском бою был полностью уничтожен китайцами.

Враги сожгли Албазин, опустошили русские земли, угнали в Китай местное население. Плодородный возделанный край они хотели превратить в пустыню.

В те трудные годы Пресвятая Богородица явила особое знамение Своей милости к Амурской земле. В 1665 году, когда русские вернулись и восстановили Албазин, пришел на Амур с духовенством старец Ермоген из Киренского Свято-Троицкого монастыря и принес с собою благословение возрожденному краю - чудотворную икону Божией Матери "Слово плоть бысть", именуемую с тех пор Албазинской. В 1671 году блаженный старец основал в урочище Брусяной Камень (полтора километра от Албазина вниз по Амуру) небольшую обитель, где и пребывала святая икона в последующие годы.

Албазин обстраивался. В двух храмах города - Вознесения Господня и Святителя Николая Чудотворца - возносили Бескровную Жертву албазинские священники. Невдалеке от города (вверх по Амуру) был основан еще один монастырь - Спасский. Плодородная земля кормила хлебом всю Восточную Сибирь. Местное население приобщалось к русской православной культуре, мирно входило в состав многонационального Русского государства, находило у русских защиту от набегов хищных китайских феодалов.

В Москве не забывали о нуждах далекой Амурской окраины: крепили военную оборону, улучшали управление краем. В 1682 году было образовано Албазинское воеводство. Заботились о духовном окормлении приамурских племен. Поместный Собор Русской Церкви в 1681 году принял решение о посылке в дальние города, на Лену и Амур, "в дауры", "людей духовных - архимандритов, игуменов или священников, добрых и учительных, для просвещения неверующих христианским законом". Дауры и тунгусы целыми родами приступали к святому Крещению, большое значение имело обращение в Православие даурского князя Гантимура, в крещении Петра, со старшим сыном Катанаем, в крещении Павлом.

Слуги богдыхана готовили, между тем, новое нападение. После нескольких безуспешных набегов 10 июля 1685 года они подошли к Албазину с 15-тысячной армией и окружили крепость. В ней находилось 450 русских воинов с 3 пушками. Первый штурм был отбит. Тогда китайцы со всех сторон обложили деревянные стены острога дровами и хворостом и подожгли. Дальнейшая оборона стала невозможной. Со знаменами и святынями, среди которых была чудотворная Албазинская икона, гарнизон в боевом порядке покинул крепость.

Но Божия Матерь не оставила Своим заступлением избранного Ею града. Разведчики вскоре донесли, что китайцы вдруг "наспех, днем и ночью" стали отступать от Албазина, не успев даже выполнить приказ богдыхана об уничтожении засеянных русских полей. Чудесным вмешательством Небесная Покровительница не только изгнала врагов из русских пределов, но и сохранила хлеб, которого хватило потом восстановленному городу на несколько зимовок. 20 августа 1685 года русские уже вновь были в Албазине.

Прошел год, крепость снова была осаждена китайцами. Началась героическая пятимесячная оборона Албазина - "Албазинское сидение", занимающее почетное место в истории Русской боевой славы. Трижды - в июле, сентябре, октябре - бросались войска богдыхана на штурм деревянных укреплений. Огненные стрелы и раскаленные ядра градом летели на город. Бой был такой, что ни города, ни его защитников не видно было в дыму и в огне. И все три раза незримый Покров Богородицы ограждал албазинцев от жестоких врагов.

К декабрю 1686 года, когда китайцы, признав свое бессилие, сняли осаду Албазина, в городе из 826 его защитников оставалось 150 человек.

Для продолжения войны с богдыханом этих сил было недостаточно. В августе 1690 года последние казаки во главе с Василием Смиренниковым, одним из героев албазинской обороны, ушли из Албазина. Ни крепость, ни ее святыня не достались врагу: укрепления были срыты и уничтожены казаками, Албазинская икона Божией Матери была перенесена в Сретенск, город на реке Шилке, впадающей в Амур.

Но и после гибели Албазина Бог судил его жителям выполнить еще одно служение на благо Церкви. Прекращение военных действий способствовало Божиим Промыслом усилению благодатного воздействия Православия на народы Дальнего Востока. За годы войны около сотни русских казаков и крестьян из Албазина и его окрестностей попали в плен и были отведены в Пекин. Богдыхан (император) приказал даже отдать одно из буддийских капищ для устроения в китайской столице православного храма во имя Софии, Премудрости Божией. В 1695 году митрополит Тобольский Игнатий отправил в Софийский храм антиминс, миро, богослужебные книги и церковные сосуды. В послании к пленному священнику Максиму, "проповеднику Святого Евангелия в Китайском царстве", митрополит Игнатий писал: "Да не смущается, ниже да оскорбляется душа твоя и всех пленных с тобою о вашем таковом бедствии, ибо воле Божией кто противиться может? А пленение ваше не без пользы китайским жителям, так как свет Христовой Православной веры вами им открывается".

Многие слышали это словосочетание, но, к моему удивлению, даже на Дальнем Востоке историю крупнейшего на Амуре в XVII веке укрепленного поселения русских первопроходцев знают сравнительно немногие. А может быть, слышали да забыли. Я сам, признаться, невеликий специалист по этому пласту освоения региона, к тому же в Амурской области, где и стояла некогда Албазинская крепость, фактически не бывал (если не считать двух поездок через нее на поезде). Однако мне в руки попали очень интересные снимки макета-реконструкции острога, созданного известным хабаровским архитектором и историком Н.П. Крадиным. Николай Петрович руководствовался описанием крепости, составленным в 1684 году и чудом сохранившимся в архиве Академии наук, и опирался на данные археологических исследований.
Прежде всего я хочу напомнить исторический фон тех лет - события, связанные с основанием, жизнью и гибелью Албазинского острога. В рассказе своем я буду использовать материалы статьи Александра Рудольфовича Артемьева «Новые материалы о героической обороне Албазинского острога в 1685 и 1686-1687 годах» и несколько фотографий автора.

Впервые Албазин был упомянут в 1650 году, когда отряд русского первопроходца Ерофея Павловича Хабарова занял на верхнем Амуре городок даурского князя Албазы, имя которого впоследствии дало название острогу. Покидая городок в июне следующего года, Хабаров сжег его. В дальнейшем своими жестокими действиями на Амуре он восстановил против себя не только аборигенов края, но и самих участников похода, после чего был отозван из Даурии.
Созидательный этап в истории русского Албазина начался только в 1665-1666 годах, когда туда переселилась группа из 84 казаков во главе с Н.Р. Черниговским. Казаки поставили на месте Албазинского городища острог и взяли на себя функции сбора ясака с местного населения. Весь собранный ясак они исправно переправляли через Нерчинск в Москву.

Свое первое боевое крещение острог получил летом 1670 года, когда был осажден маньчжурами. Сведений об этом нападении почти не сохранилось. Известно только, что маньчжуры приплыли к острогу на судах, а позже по суше к крепости подошло конное войско. Осаждавшие соорудили возле острога земляной вал. Серьезность их намерений была очевидной, и в Москву поспешили доложить, что Албазин пал. Тем не менее острог выстоял.
В 1682 г. он уже стал центром самостоятельного уезда. К этому времени Приамурье, где успешно развивалось пашенное земледелие, постепенно превращалось в настоящую житницу для населения Забайкалья. От слияния Шилки и Аргуни вниз по Амуру до устья реки Зеи и по самой Зее располагалось более двадцати русских сельскохозяйственных поселений - слобод, ясачных зимовий и острожков.
В начале того же десятилетия маньчжурское правительство Цинской империи стало готовиться к агрессии в русском Приамурье. Присутствие русских первопроходцев в регионе лишало маньчжуров источников поступления ценной пушнины и препятствовало захвату местного населения в плен. Даурские и эвенкийские князья - Гантимур, Туйдохунь, Баодай и Вэнь-ду - добровольно перешли со своими людьми к русским, и маньчжуры не без основания опасались, что их примеру последуют и другие племена, причем не только левобережья и верхнего Амура, но и его правобережья.
В начале 1683 г. для укрепления обороноспособности забайкальских и даурских острогов Якутский, Иркутский, Илимский, Нерчинский и Албазинский уезды были объединены в Енисейский разряд и отданы в подчинение енисейскому воеводе. По государеву указу было велено набрать в Тобольске и других городах «конных и пеших казаков и стрельцов, и из их детей и братьи и племянников выбрать охочих 500 человек и послать в Енисейск… на подъем дать им по 50 рублей на человека да по пищале». Однако отряд во главе с енисейским сыном боярским Афанасием фон Бейтоном выступил в Даурию только осенью 1684 года.

Между тем еще предыдущим летом албазинские служилые и промышленные люди срубили новый острог, оградив стенами значительно большую, чем прежде, территорию. Сохранилось подробное описание острога, составленное в 1684 году воеводой А.Л. Толбузиным, именно на его основе и был воссоздан облик крепости.
Новые стены имели высоту 5,3 метра и были покрыты двойным тесом с зубцами. Северная стена острога имела длину 85 метров и заканчивалась квадратной (6,4 х 6,4 м) угловой башней, раскопанной археологами в 1989-1990 годах. Восточная стена делилась проездной башней (8,5 х 8,5 м) на отрезки 46 и 37 метров. Южная также имела проездную башню, но уже круглую, которая делила стену на отрезки в 32 и 43 м. Западная, береговая, стена длиной 97 метров включала в себя две башни, поставленные еще в 1960-х годах. Под этими башнями находились избы для аманатов (заложников), под которых собирали ясак.
В северо-западном углу острога размещался «государственный двор на приезд воеводам и приказным людям». Далее в описи отмечается, что «с трех сторон по острогу нарублены городни». Одно время считалось, что стену образовывали плотно примыкающие друг к другу срубы. Между тем при археологических раскопках было установлено, что стены острога имели конструкцию в виде тына - вертикально вкопанных в землю вплотную друг к другу бревен. Видимо, А.Д. Толбузин при составлении описи ошибся, назвав тыновые стены он назвал городнями. Это подтверждается дальнейшим текстом описи, где говорится о сооружении с внутренней стороны острога плетня шириной в аршин (0,71 м) и высотой в сажень (2,13 м), а на нем - «полатей» (боевых ходов), с которых открывался доступ к бойницам.
Кстати, с подобной ошибкой историки сталкивались при изучении Мангазеи: согласно «Расписному списку 1625-1626 гг.», городская стена состояла из городен, а при археологических исследованиях были обнаружены тарасы - две параллельные стены с перерубами.

Конструкционные особенности Албазинского острога в какой-то мере предопределили его судьбу. 12 июня 1685 г. маньчжурское войско численностью более 10 тысяч человек с двумястами пушками осадило Албазин. 16 июня был предпринят решительный штурм города. Ядра маньчжурских пушек легко пробивали стены и башни острога. Тем не менее, потеряв 100 человек из 450, албазинцы, имевшие в своем распоряжении только три пушки и около 300 пищалей, отбили приступ. После этого нападающие обложили стены города хворостом и подожгли. Огненные стрелы маньчжуров сожгли амбары и церковь, запасы пороха и свинца были на исходе. Воевода А.Л. Толбузин вынужден был начать переговоры о капитуляции.

Причиной столь быстрого падения Албазина явилось сооружение его стен не из городен, а в виде тына. Такие стены надежно защищали первопроходцев от стрел «немирных» инородцев, с которыми столкнулось русское население в Сибири и на Дальнем Востоке но артиллерийскому огню противостоять не могли.
По условиям капитуляции оставшиеся в живых албазинцы беспрепятственно ушли в Нерчинск, куда прибыли 10 июля «наги и босы и голодны», а уже 15 июля воевода направил в разведку на албазинское пепелище отряд из 70 казаков. Выяснив, что китайцы ушли, он послал туда пришедший наконец в Нерчинск отряд под командованием казачьего головы, поручика А.И. Бейтона, а затем и А.Л. Толбузина с албазинцами. Им было приказано построить новый острог или город. Острог возвели на прежнем месте, причем до морозов успели возвести «земляного города в ширину четыре сажени печатных, а в вышину полторы сажени печатных же». В июне 1686 г. строительство новой крепости было в основном закончено, и только башни покрыть не удалось, потому что 7 июля (по китайским источникам - 8 июля) маньчжуры вновь осадили город.

Третья осада Албазина продолжалась пять месяцев. В ходе нее 826 защитников крепости успешно противостояли 6,5-тысячной армии противника. Маньчжуры окружили русское укрепление земляным валом, а севернее острога возвели раскат высотой 15 метров, с которого под руководством 20 голландцев-иезуитов беспрерывно обстреливали город из пушек. С южной стороны они пытались построить башню для тех же целей, но албазинцы первую из них сожгли, а вторую разрушили подкопом. Ответные подкопы под город маньчжуров успеха не имели. Пять раз албазинцы совершали вылазки из осажденной крепости. Особенно успешной была последняя совершенная 16 августа, когда албазинцы пытались уничтожить северную батарею противника. На пятый день осады воевода А.Л. Толбузин был смертельно ранен, и командование острогом принял Бейтон.

30 ноября 1686 года маньчжурские воеводы получили распоряжение китайского императора о снятии осады. Формальным поводом для этого послужил приезд в Пекин гонцов из Москвы с известием с выезде в Приамурье русского посольства во главе с окольничим Ф.А. Головиным для переговоров о мире. Однако не менее весомой причиной такого решения было тяжелое положение, в котором оказались осаждавшие. Оторванные от баз снабжения, они потеряли в декабре на приступах, от голода и болезней более 1500 человек. Выполнить приказ императора маньчжуры не смогли, поскольку лед уже сковал их суда. Осада фактически продолжалась, ведь выходить из крепости русским нe давали. Только в мае следующего года, когда на Амуре сошел лед, маньчжуры отступили от города, но далеко они не уходили. Армия расположилась в четырех верстах от Албазина, чтобы помешать горожанам посеять хлеб. К этому времени неприятель потерял 2500 «воинских людей» и много вспомогательных рабочих.
И все же положение осажденных албазинцев было куда тяжелее. К декабрю их осталось всего 150 человек. Караульную службу могли нести лишь 30 мужчин и 15 подростков, остальные ослабели от ран и цинги. Несмотря на это, Бейтон отказался впустить в крепость маньчжурских лекарей. На Пасху он послал изумленным китайским воеводам пшеничный пирог весом в один пуд, который они «приняли с честью». К маю 1687 года в Албазине осталось в живых только 66 человек. Предать земле тела павших албазинцев без отпевания Бейтон не решился. По этому поводу он писал нерчинскому воеводе И.E. Власову: «И те умершие люди похоронены в городе в зимовье поверх земли без отпеву до твоего разсмотрению. А ныне я с казаками живу во всяком смрадном усыщении».
Похоронить павших албазинцев достойным образом возле церкви Воскресения, где в остроге находилось кладбище, Бейтону так и не удалось. Страшные свидетельства тяжелейшей осады Албазина были открыты в ходе археологических исследований острога. В 1991 году по краю речного обрыва городища археологами была найдена, а в 1992 году изучена небольшая (3 х 6 м) полуземлянка, которая превратилась в братскую могилу для защитников крепости. В ее углу хорошо сохранилась кирпичная печь размерами 1,5 х 2 м, вся остальная площадь помещения была занята аккуратно уложеными телами землепроходцев. Среди 57 погребенных были женщины и дети. Между останками двух албазинцев найдены наконечники стрел, еще несколько человек погибли от свинцовых пуль. При останках было обнаружено более 20 бронзовых и серебряных нательных крестиков, которые составили крупнейшую на сегодняшний день коллекцию этих предметов на Дальнем Востоке.

29 августа 1689 года в Нерчинске был подписан русско-китайский договор, по которому граница между двумя государствами проводилась по реке Горбица, впадающей с севера в Шилку. Албазинский острог оказался за пределами русской территории и подлежал уничтожению, а его жители - переселению. Правительство царевны Софьи решило поступиться Албазином и Приамурьем для заключения мирного договора с маньчжурским правительством Цинской империи.
31 августа глава русского посольства в Китае Ф.А. Головин послал Бейтону указ об оставлении и разорении Албазина, а 5 сентября маньчжурское посольство прибыло к крепости. Служилые люди на глазах послов и воевод сожгли деревянные строения острога и раскопали вал. После этого они на предоставленных маньчжурами лодках отправились в Нерчинск.
От укреплений Албазина последнего периода его существования практически ничего не осталось. А повторно русские вернулись на эти берега только в середине XIX века. В наши дни близ места, где стояла героическая крепость, находится небольшое село Албазино.

Хочу дополнить текст еще несколькими иллюстрациями и деталями.

Вот фотографии, сделанные археологами в начале 1990-х при раскопках Албазинского острога. Здесь можно видеть остатки основания угловой башни. Этот и два последующих снимка были взяты мною отсюда .

Остатки тыновой стены. Следует отметить, что от укреплений последнего периода существования крепости осталось очень немного - сказалось усердие фон Бейтона по разрушению острога, чтобы им не смогли воспользоваться маньчжуры.

Упомянутая в тексте землянка (полуземлянка), ставшая братской могилой более чем для полусотни павших защитников.

Так изобразил осаду крепости в 1686-1687 годах голландец Н. Витсен. Не то он видел острог своими глазами в составе маньчжурской армии, не то рисовал со слов очевидцев. Так или иначе, а на рисунке, датированном 1692 годом, юго-восточный угол крепости имеет форму почти классического бастиона. Это является доводом в пользу версии, что перед третьей осадой строители острога использовали достижения европейского фортификационного искусства, что и позволило им выстоять против многократно превосходящих сил.

И еще одна картина, на этот раз современного китайского художника. Файл прислал мне Николай Петрович Крадин, сфотографировавший полотно, висящее в Харбинском музее. На картине изображено, как маньчжуры увозят в плен русских албазинцев. Этот эпизод имел место в 1685 году, когда 45 не то казаков, не то просто крестьян искали убежища в осажденной крепости, но были перехвачены неприятелем. Пленников доставили в Пекин, где те основали небольшую русскую колонию. Как я читал, их потомки до наших дней сохранили даже православную веру, но, конечно, в прочих смыслах являются настоящими китайцами.